Вот только… вон — блюдце возьми. Не сори здесь. А знаешь… пока ты куришь… я не буду терять времени.

Не успел Косов узнать, что она намерена… Она снова присела перед ним на колени:

— А ты кури… не обращай на меня внимания! — и засмеялась!

«И как тут… курить? Не обращать внимания? Издевается!».

Его хватило ненадолго. Зарычав, он с силой затушил окурок папиросы в блюдце, рывком поднял ее и развернул к себе спиной.

— Давай… ну давай же… что ты копаешься?! — постанывала женщина, и даже чуть притопывала ножкой в нетерпении.

И опять резко, не жалея!

— О-о-о-о… чуть больновато… но как же… хорошо!

Да она и сама не давала ему «нежничать» — подавалась навстречу резко, с силой.

— Ой… вот сейчас… Ванечка… а-а-а-х… чуть приотпусти… а-а-а-а…, - замерла, чуть подрагивая, а потом завыла, но быстро опомнилась, зажала себе рот рукой.

Опустилась на руках на стол, легла грудью.

— Еще… еще давай… мальчик мой!

«Мальчик?! Ну, блядь, я тебе сейчас устрою… мальчик! Забудешь у меня… всех здешних мальчиков!».

Он подался назад, не обращая внимание на ее разочарованный «Ах!», вытащил, и чуть приподнял его, грубо вошел. По-другому.

— М-м-м-м… что же ты… резко-то как? Хоть предупредил бы! Ах… ах… а-а-а-х! Ну и ладно… М-м-м-м… давай еще… Еще… Глубже, Ваня… еще глубже!

Теперь уже они вместе замерли, подрагивая и судорожно вздыхая.

— Ой… Ваня… пойди, в выгородке этой… умывальник. Обмойся… А потом и мне надо…

Обычный такой, деревенский рукомойник над раковиной и ветром под ней.

Он снова курил, уже расслаблено сидя на стуле. Лена плюхала водой в выгородке, постанывала и посмеивалась.

— Вот же… грубиян! Ну нельзя же так… с женщиной! Нет, все же дома куда как лучше! Удобнее… или комфортнее. Правда, Ваня? У-у-у… подлец! У меня же болеть теперь будет.

Дождался, когда она выйдет, подойдет к нему, встанет, чуть расставив ножки и уперев руки в бока.

— Извини, Леночка! Что-то на меня нашло… Не нравится, когда меня мальчиком называют.

— Да? Буду знать. Не извиняйся! Мне было хорошо. А то, что болит немного…, поболит и перестанет! Но… Ты же сам хотел поиграть в учительницу и мальчика? А, мальчик?

— Ты опять? Не надо… а то опять больно сделаю!

— Нет… так пока — не надо! А вот отшлепать… можешь!

— Давай эти игры до дома оставим?

— Так ты же опять обманешь! Будешь опять только обещать. Я уже и обижаться устала. Перед Риткой неудобно, она уже смеется. Ну правда, Ваня… Ну что это такое?

— Все, красавица. Сейчас разгребусь с этим концертом и буду посвободнее. Честно!

— Ага… ну — буду надеяться! Только загодя меня предупреди, хорошо?

Косов посмотрел на часы:

— А что, у нас есть еще время?

Завадская подумала и ответила:

— Есть. Я же не обманывала, когда говорила, что там дело небыстрое. Нет, с Рыжей этой твоей — недолго. С танцорами — подольше. А вот с этой Варей… небыстро! Да не беспокойся ты, есть еще время. Сможешь… еще раз?

— Ну… условия, конечно, не те. Но… если ты снова будешь ласкова? Смогу.

— Я буду ласкова! — рассмеялась она, вновь становясь на колени перед ним, — Ой! А он такой холодный… и капельки воды на нем. Бедненький! Надо пожалеть… Но как же мне это нравится!

Уже без прежней экспрессии, развернул Елену к себе лицом, чуть подсадил на стол. Она, понятливая, закинула ему ножки на поясницу.

— Дай я сама… введу. О-о-о-х… хорошо…

И уже вполне себе ласково, не торопясь, даже нежно! Глядя глаза в глаза…

— Мне так хорошо с тобой! Ты разный… То грубый, то нежный… То быстрый, то такой вот… неторопливый. Смотри мне в глаза, не отводи взгляд…

«Опять у нее мутнеют глаза… Накатывает на женщину!».

— А скажи… тебе хорошо с этой… рыжей?

— Зачем ты… Хочешь поговорить?

— Да… я хочу поговорить. Бесстыже так… поговорить. Ну же… не молчи!

— Да, мне с ней хорошо…

— Так же хорошо, как с Фатьмой?

— Н-н-н-е-т… там… совсем по-разному!

— Ох, молодец… понимаешь, да? Со всеми по-разному же, да?

— Да… ты права… по-разному…

— Вот… а со мной тебе как?

— С тобой… с тобой я теряю голову. И… ты очень умелая. Наверное, у меня никого до тебя… такой умелой не было.

— Ой, как мне это нравится… Поглубже сейчас, да. Ах! Да… вот так… Ты правда не обманешь меня?

— Да, обещаю.

— Угу… уже обещал.

— Послушай… а ты за кого сейчас просишь? За себя? Или за Риту?

— За обеих… дурачок. За обеих. Ну… давай… теперь — сильно! М-м-м-м… так-так-так! Еще!

Конец отрывка. Можете выдохнуть и читать дальше!

Они успели. Успокоились. Иван достал Елене трусики со стеллажа, и она даже чуть состирнула их, повесила сушиться под какую-то занавеску. Потом согрела чай в маленьком чайнике на спиртовке.

— А когда, ты говоришь, концерт будет? — задумчиво спросила Елена.

— Тридцатого апреля. Только вот, Елена, — смутился он, — контрамарку я тебе достать не смогу. Нас уже предупредили, что — шиш Вам!

Она засмеялась:

— Вот еще проблема! Сама достану, и на Ритку тоже. А Фатьму с собой брать? — и, хитро посмотрев, усмехнулась.

Иван почесал затылок:

— Ты знаешь, было бы неплохо. Ну что она там, дома все сидит. Хоть развеется. Но вот будет ли она свободна в тот день — я не помню.

Елена отмахнулась:

— Это тоже решаемо!

— Только, сама понимаешь, подойти я к Вам не смогу — времени не будет.

Когда в двери осторожно постучали, они уже тихо-мирно разговаривали, попивая чай.

— Да, кто там? — Елена подошла к двери, открыла замок.

— Елена Георгиевна! Здесь вот… дамочка… по поводу юноши интересуется. Извините, что побеспокоила, — у дверей стояла одна из мастеров, а через плечо ей заглядывала, конечно же, Лиза.

Мордашка у нее была злая. И стала смешно меняться со злости на удивление, даже — на обескураженность.

— Ой! Извините! А я думала… Простите, Елена Георгиевна!

— Что ты думала, милочка? Что я сейчас гнусно насилую этого юношу? — льда в голосе Завадской было столько, что… можно было хладокомбинат открывать! — Мы, как ты видишь, пьем чай! Нам, знаешь ли, есть о чем поговорить!

— Еще раз извините! — сейчас Лизу было даже жалко. Уж такой у нее был потерянный вид.

«Надо выручать подругу, а то ее Елена сейчас живьем съест!».

Косов поднялся из-за стола, подошел к двери и спросил:

— Что-то случилось, Лиза? Елена Георгиевна! Разрешите я поговорю со своей подругой?

— Это Ваша подруга, Иван? Ну что ж… Теперь понятно, почему девочка переживает. Знаете, милочка, мне это даже